Новости

Все новости

Интервью изданию "Музыкальный Клондайк"

25.06.2021

В репертуаре народного артиста России Олега Погудина более 500 произведений и множество тематических программ. В настоящее время он - единственный певец с таким всеобъемлющим романсовым репертуаром: он исполняет романсы, созданные в нашей стране на протяжении почти полутора столетий: с начала девятнадцатого века до второй половины века двадцатого.

Погудин сумел в наше время вывести русский классический романс на большие концертные площадки и одновременно сделал романс городской академическим жанром, превратив то, что было любимо Рахманиновым и Блоком, в достояние современной культуры и напомнив, что эти простые "песенки" спасли великую традицию русской литературы, все время обращавшейся к человеческому сердцу и лучшему в нем. Артиста справедливо  называют одним главных хранителей русского романса и наш разговор мы начнем с вопроса о том, почему этот, на первый взгляд, скромный жанр так популярен уже почти 200 лет. 

- Так потому и популярен, что скромный, сдержанный, доступный для домашнего исполнения… Это не концерт для восьми арф, струнной группы и органа… Но – нельзя все измерять количеством, масштабом и размахом, а то можно прийти к выводу, что, к примеру, романы Боборыкина значительнее стихов Ахматовой.

Романс – это всегда разговор человека с человеком, то есть то, что нам необходимо. Цитата про «роскошь человеческого общения» уже затаскана, но она правдива.

К тому же, романс при всей скромности и сдержанности все время говорит о больших темах. О вечных темах. О любви, верности, надежде, разлуке, жизни и смерти.

Романс с одной стороны скромен и сдержан, там не найдешь супер откровенных текстов, как в поп-культуре, но с другой, оперируя символами (как и положено жанру, сложившемуся в Серебряном веке), он говорит о том, что важно для каждого.

– То есть каждый может сказать «это про меня»?

Про меня, про мою семью, про семейную историю, про время. Я только вернулся из первого постпандемийного гастрольного тура и вновь увидел, как люди принимают романсовые программы. Вы думаете это благоговейная филармоническая тишина?  Как бы не так: зрители вскакивают с мест, кричат «браво», накал страстей даже не как на рок-концерте, а как на футболе. «Ямщик не гони лошадей», «Все, что было», «Невечернюю» мы исполняли под непрекращающуюся овацию. Потому что это близко, это трогает, это глубоко, мощно и доступно одновременно.  

- А нет ли опасности для исполнителя в этой кажущейся доступности?

- Есть и еще какая. Начну с того, что, хотя городской романс  обычно вокально доступен, это не значит, что его профессиональное исполнение не требует специального образования. Потом вспомните Пастернака: у него «неслыханная простота» - следствие «опыта больших поэтов». Это не простоватость. И исполнителю надо помнить, что за этим жанром – огромный культурный пласт, что обязывает исполнителя обладать значительным культурным багажом.

- Вы включаете романсы в состав достаточно сложных концертов-спектаклей…

Совершенно верно. И они там прекрасно себя чувствуют. Романс удивительно гибкий жанр, он не агрессивен по своей сути, то есть допускает соседство с разными жанрами в одной  программе, глубоко включен в культурный контекст, поэтому дает огромные возможности для работы.

Вот, например, еще более 20 лет назад мы сделали программу «Песни любви», опирающуюся на русский романс. Программа полюбилась зрителям, в 2013 году ее записал канал «Культура» и по ТВ ее много раз показывали. А в этом году мы решили включить туда два танцевальных номера -  два танго. И это вызвало радость у публики, и смотрелось абсолютно органично. «Публика смогла полностью погрузиться в атмосферу ар-деко или же оказаться на съемочной площадке фильма о том времени, и встретила это с восторгом, как, собственно, и весь концерт», -  написали СМИ.

Кстати, и «Трагический тенор эпохи» практически весь был построен на романсе. С «Трагическим тенором» вообще было удивительно. Некоторым даже пришлось объяснять, что это не я «трагический тенор» (а многие потом даже стали использовать это определение в анонсах), а слова Ахматовой о Блоке.

В «Серебряном веке» романс тоже был абсолютно естественен «в компании» дуэтов, арий из опер и балетных номеров.

А в программе «В гостях у Чайковского» было 11 романсов Чайковского и 5, я бы сказал, сопутствующих ему. И, мне кажется, что это соседство было очень органично.

- Давайте поговорим о стихах. В свои новые программы Вы часто включаете стихи поэтов Серебряного века. Почему?

- Да, это так. В «Серебряном веке» звучит Гумилев, в программе, посвященной Чайковскому, мы читали Северянина, Адамовича и Пастернака, в наших онлайн-концертах звучали уже и стихи, и проза, как было в программе «Вертинский+. Литературное кабаре».

Александр Николаевич Вертинский говорил: «Я выхожу на сцену как поэт». Мне хочется вслед за ним сказать то же самое. Да, я певец, но я выхожу на сцену как автор, как поэт, потому поэтическое слово для наших спектаклей так же важно, как романсовое.

Кстати, теперь я могу говорить об этом с полным правом. В посвященном греческой песне спектакле «Мелодия рассвета», который мы играем в Москве в театре Камбуровой, а в Санкт-Петербурге в «Приюте комедианта», моя роль в программке так и называется «поэт».  

- А кроме того Вы сделали для спектакля поэтические переложения греческих песен...

- И я бы сказал, что это был полезный опыт, но специалисты по рекламе уже научили меня, что так можно говорить, только если не было реального успеха. А у нас успех, у нас аншлаги, билеты продаются за считанные часы. Вот не буду сам себя хвалить, процитирую фрагмент из передачи на «Радио Москвы»: «Спектакль, поставленный на, казалось бы, далеком от нас материале, на материале непростом – там есть и Блок, и Кавафис в переводе Бродского - волею его создателя оказался спектаклем про нас. Он про любовь, детство, бедность, надежду, встречу и разлуку…И как не потянуться душой к такому спектаклю, потому что там все правда и все любовь во всех ее смыслах». Мне этот отзыв был очень приятен, потому что в нем то, что я сам все время говорю о русском романсе и своей работе.   

- Положительные отзывы всегда приятны, а как вы относитесь к критике?

- Если мы зайдем в википедию, то увидим, что слово «критика» происходит от греческого κριτικ? τ?χνη «искусство разбирать, суждение». И к профессиональной критике я отношусь очень хорошо, больше того, считаю её совершенно необходимой. Вариться в собственном соку нельзя. Очень нужно, чтобы были люди, которые могут что-то подсказать, что-то скорректировать. А вот то, что часто называют критикой «народные искусствоведы», я просто не воспринимаю.

И тут дело даже не в том, что у профессионального критика есть образование, а у того, кто пишет в группах в соцсетях – нет. Не будем снобами. Дело в другом.

У реального критика есть реальное имя. Ему можно ответить, с ним можно полемизировать, и для него профессионализм, ответственность и репутация не отвлечённые понятия, поэтому в идеале мы становимся сотрудниками, и это сотрудничество может быть очень полезным. В случае отсутствия профессиональной ответственности, «критиков» лучше всего игнорировать.

Вот, в «романтические» времена отношения деятелей культуры и любителей порассуждать об их деятельности приобретали порой трагикомический характер. К примеру, в Серебряном веке Виктор Буренин, журналист газеты «Новое время», долго доводил неугодных ему писателей и артистов теми способами, которое, как писали тогда, «в академических выражениях не могут быть охарактеризованы». А Дягилев не стал вступать с ним в полемику.  Он приехал к Буренину домой и отхлестал его по физиономии своим знаменитым цилиндром. Конечно, так поступать не стоит, но и об ответственности за публично высказанные суждения забывать не следует. Так что повторюсь: любой артист рад встретить профессионального и ответственного критика. 

- Что бы вы посоветовали начинающим «романсистам»? 

- Больше читать! Романс идет от слова. Это - во-первых. Я вот наблюдаю, к примеру, «романсистов», которые поют «расстелился широко белым саваном искристый снег» с довольной и сытой улыбкой, приплясывая и подмигивая, и думаю: а они вообще понимают, что такое саван?

 Во-вторых, в отличие от театрального актера или оперного певца, с которым работают режиссер, костюмер, гример, с которым проходят материал, камерный певец чаще всего работает самостоятельно. В этом много плюсов, но много и опасностей. Особенно в контексте того, о чем мы уже говорили. Профессионального внимания к этому жанру мало, а непрофессионального много. К тому же он востребован, то есть сборы всегда будут. И возникает искушение работать поменьше, тусоваться побольше…А на самом деле в нашей работе очень важна саморефлексия, трезвая самооценка и культурный багаж.

В-третьих, очень важно ориентироваться в таких понятиях, как «стиль» и «жанр». Это все не пустое теоретизирование, а вещи, очень важные для деятельности.

Стиль -  это инструмент для создания художественных образов, он предполагает художественное переживание и отражение исторического времени. И того, когда произведение было создано, и когда было исполнено.

В этом смысле прекрасный пример создание – я не боюсь этого слова -  Владимиром Сабининым романса «Гори, гори, моя звезда». Понятно, что Булахов и Чуевский написали и музыку, и слова намного раньше, но Сабинин, пережив лично опыт Первой мировой – а он был ее участником,  черным гусаром, – сделал его другим.

И поэтому, когда я говорю, что романс – недопетая песня Серебряного века, это накладывает на меня и стилистические ограничения (нежелательно использовать ударные в аранжировке, нельзя синтезатор), но тут же дает огромное количество возможностей, подсказывает свои решения. И в костюме, и в манере.

Например, как, кстати, написал один из критиков, костюм Пьеро в ранних выступлениях Вертинского и его фрак, надетый после 1917 года - это мундир. Это знак, говорящий: "Я - артист".

Пенсне Чехова, Георгиевский крест Гумилева, фрак Вертинского - это знаки той великой культуры, для которой в больших ли романах или в маленьких печальных песенках важнее всего два высказывания: "Я - брат твой" и "В мой жестокий век восславил я свободу". И если мы определяем романс как песню Серебряного века, мы в поле этой великой культуры и работаем. Это дисциплинирует. И очень помогает.  

К тому же восприятие романса или чего-либо еще, как малого или маргинального жанра, и позволяет вести себя маргинально. Появляется панибратство, заигрывание со слушателем, пошлость. Но это жанр другой – в нем когда-то блистали артисты Сурин-Арсиков, Айдаров и Убейко, обычно одетые в «гороховый» сюртук и клетчатые панталоны. Они пели куплеты, танцевали кекуок, матчиш и «танго смерти».    

В этом году исполнилось 90 лет Москонцерту. С ним сотрудничали Изабелла Юрьева, Тамара Церетели, Клавдия Шульженко… Для многих исполнителей романсов в тридцатые годы, когда жанр был фактически запрещен, эта работа в Москонцерте была убежищем, спасением. Но если не читать об этом, если не знать историю известных романсов, биографии исполнителей, то вряд ли получится на уже известном материале создать что-то свое.

И я опять повторюсь, для успеха в профессии нужно больше читать, нужно быть любопытным, нужно не стесняться спрашивать, не бояться удивляться.

- А когда ваш ближайший романсовый концерт в Москве?

Девятого сентября мы открываем сезон программой «Романс» в Зале Церковных соборов Храма Христа Спасителя. Это во многом символичное место. Мы в воссозданном храме, на месте того, который был разрушен при советском режиме, будем исполнять произведения того жанра, который в советские годы был запрещен, выжил и вновь стал суперпопулярным. Вот уж воистину «рукописи не горят».

А 22 декабря, в мой день рождения, у нас премьера в ГКД. «Золотой век»: Пушкин, Лермонтов, Глинка, Чайковский. Романсы, дуэты, балет.

В этом году мы отмечаем юбилей Федора Михайловича Достоевского. Планируя наш «Золотой век», я много думал о том, что его речь на открытии памятника Пушкину – это некий рубеж – водораздел между Золотым веком русской культуры и Серебряным.

А дальше, говоря словами Пушкина, бывают странные сближенья: скульптору Меркурову для памятника Достоевскому   позировал Александр Вертинский, с творчеством которого я связан уже более тридцати лет.

И закономерно, что в чем-то «Золотой век» -  продолжение и развитие того, что было заложено в программе «Серебряный век». Мне близки слова Ольги Седаковой о том, что «дней Александровых прекрасное начало» и Серебряный век - проталины на морозе российской истории.

Золотой век – это Пушкин, Лермонтов, Глинка, Чайковский, Варламов, Гурилев, Монферран, Фет, Тютчев, Брюллов, Тропинин, Кипренский, Татьяна, Герман, Ленский, Онегин и Печорин, унылая пора, очей очарованье, гений чистой красоты, парус в тумане моря и ангел, летящий по небу полуночи...Это - целый мир, войдя в который, мы сможем соприкоснуться с гармонией, чистотой и светом.

«Дай нам руку в непогоду», - обращался сто лет назад Александр Блок к Пушкину.

Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма! - вот девиз Золотого века. Поэтому нам сейчас так нужно обращение к нему.

Беседовал Павел Воронцов